ВОСПОМИНАНИЯ О ХУДОЖНИКЕ
Հայ
1937… Сентябрь…
Ереванское художественное училище.
Мы – студенты, воспитанники Амаяка Аветисяна.
Амаяк Аветисян… Как много дум, глубокого смысла, мечты и незабываемых воспоминаний таит в себе это дорогое и сокровенное для нас имя.
Воистину, чтобы по достоинству оценить этот колоритнейший и жизнелюбивый образ, его индивидуальность, гражданина, художника, потребуется целый том и, конечно, перо мастера. Остается только сожалеть, что до сих пор искусствоведы не предприняли попыток создания и последующего издания обстоятельного исследования, книги или альбома, который всесторонне представил бы Амаяка Аветисяна – художника, виртуозного графика и настоящего человека. Более чем уверен, что это благородное начинание принесет большую пользу и честь армянскому искусству в целом.
Мы были четырнадцати- пятнадцатилетними пылкими юношами, когда Амаяк Аветисян бесстрашно забросил нас в бездонную пучину искусства, и всегда, до самой смерти (1978) он был с нами и продолжал наставлять нас своими мудрыми, скрашенными тонким юмором советами… а в тот злосчатный 1978 год нам было не четырнадцать или пятнадцать, но пятьдесят пять лет.
Пятьдесят пять… но в нас сохранилась та особенная вера, которая присуща каждому ребенку или юноше по отношению к учителю и, тем более, к первому учителю.
Сейчас, на расстоянии десятилетий, невозможно без восхищения и удивления вспоминать, какой магической силой он умел привить своим ученикам пчелиное трудолюбие, безграничную преданность любимому делу, веру, воодушевление и вообще способность мечтать. Непостижимо, какими педагогическими приемами ему удавалось воспламенить, разжечь, привлечь к творчеству юные, совершенно отличные друг от друга души. Да, он прекрасно знал, что большие или меньшие способности даны людям свыше, но огонь в душе нужен всем.
Воспоминания…
Воспоминаний очень много, я расскажу о случае, раскрывающем лишь одну из граней его яркого образа.
Мы проходили нашу практику на берегу голубого Севана.
Счастливые, незабываемые дни. Сидя на берегу залитого лунным светом Севана после воодушевленной работы, он заставлял меня насвистывать отрывки из разных произведений. Ребята подпевали. И так всего несколько вечеров.
Июнь 1941-го… Все вмиг перевернулось, все пошло вверх тормашками. Мы вернулись, оставив незаконченные этюды. Вернулись, чтобы на целых четыре года проститься с нашими мечтами… а может и с жизнью.
Вместе с другими мы проводили на фронт любимого учителя Амаяка Аветисяна.
Вскоре я тоже был мобилизован. С чувством безысходности и с тяжестью на душе, без надежды когда-либо вернуться и вновь заняться любимым делом, и, о чудо, в Шулавере встречаю его, моего учителя, Амаяка Аветисяна, в простой солдатской шинели, со столь родной для меня улыбкой на лице. Мы обнялись. Эти короткие пять минут он наполнил оптимистическими наставлениями, надеждой скорой встречи, верой, и мы расстались.
Прошли годы… рассеялись черные тучи, отняв у нас не только годы, но многое другое и многих.
Встретились в художественном институте. Он продолжал преподавать, а я снова студент и снова его ученик.
– Помнишь Шулавер, помнишь мои слова?
Как мог я забыть его пророческие слова, которые не раз помогали мне, давали силы и вновь призывали к жизни.
А он, с жизнерадостной улыбкой на лице, вдохновенно рассказывал моим однокурсникам, как мы встретились на передовой /а Шулавер находился вне района боевых действий/, как хотел обняться, а я хладнокровно приказал ему сначала встать смирно, отдать как следует честь и лишь потом обняться…
Смущенный и удивленный, я пытался вставить слово, сказать, что в течение всей войны не имел чина выше солдата и даже если и имел бы, все равно, разве мог я требовать от учителя встать смирно. Но он, по-отечески заставив меня умолкнуть, продолжал рассказывать о своем студенте-капитане.
В другой раз эта же история, окрашенная многочисленными новыми нюансами и тонким юмором, прозвучала столь реально и достоверно, что я сам внимательно слушал, восхищался и верил сказанному.
Я больше не пытался протестовать, а думал о том, как прекрасно звучит в исполнении автора эта созданная экспромтом красивая новелла, несомненно, плод его неистощимого воображения, сколько наслаждения и восторга доставляет людям, ведь человек не может без этого… тем более художник.
Да, пронизанное добрым юмором слово нашего любимого учителя являлось лишь одним из оттенков его многокрасочной палитры.
В этом году нашему учителю Амаяку Аветисяну исполняется семьдесят лет, но вот уже четыре года как…
Все произошло так неожиданно, что мы даже не успели выразить ему нашу признательность. Не успели, потому что никто и подумать не мог, что такой оптимист, столь жизнерадостный и любящий жизнь человек, не покорявшийся недугам, все преодолевающий Амаяк Аветисян может так безвременно уйти…
Множество планов, замыслов остались неосуществленными.
Сегодня хочется поздравить нашего любимого учителя с юбилеем так, как поздравляют здравствующего человека, потому что как художник Амаяк Аветисян будет жить пока живо армянское искусство.
Геворг Варданян
Заслуженный художник Арм.ССР, главный художник Ереванского театра юного зрителя
1982г.
Հայ
Летом 1937 года мы с семьей отдыхали в деревне Мартуни, недалеко от моря сняли комнату в доме с небольшим огородом и окруженном высокими ивами.
На рассвете я любил смотреть сквозь ивы на голубой Севан, его монотонные белые волны. Я уже несколько раз рисовал этот чарующий вид, но на сердце было неспокойно – ждал важного письма.
Как-то жарким августовским днем я возвращаюсь с берега с альбомом в руке, и тут мой младший брат вручает мне конверт. Поспешно удаляюсь в глубь двора и, не переводя дыхания, читаю сжатые строки: «Дорогой Чепик, немедленно возвращайся, экзамены начинаются. Твой Сурик». Смотрю на дату в конце письма, и холодный пот прошиб все мое тело – я опоздал… Неужели тщетными оказались все мои ожидания, мои мечты: уже 15 дней прошло со дня написания письма. Что же делать?
Решаю ехать, но надо найти предлог, ведь родители не знают о моих намерениях. Утром за завтраком я объявляю, что у меня закончились рисовальные принадлежности и я должен поехать в Ереван. Вечером встречаюсь с товарищем, Суриком, и узнаю, что все уже потеряно: экзамены закончились, он уже студент Еревенского художественного училища, а я…
Всю ночь мучаюсь от бессонницы и кошмарных мыслей. Со мной мой товарищ, он старается успокоить меня. Утром встаю рано, и в голове проносится отчаянная мысль. Собираю все мои работы и иду в училище. Однако вновь убеждаюсь, что напрасно…
Понурый, стою в коридоре училища с рисунками под мышкой, смотрю, как мои сверстники читают в вывешенных списках свои фамилии, и словно чуда жду…
По коридору, неспешно и уверенно, шагает какой-то молодой человек. Вдруг он оборачивается ко мне и говорит: «Ты что это так грустно стоишь, не поступил, что ли»? Кое-как рассказываю о случившемся. Он пристально смотрит на меня своими светло-зелеными глазами и говорит: «Ну-ка, разложи свои работы, погляжу». Я невольно подчиняюсь ему. Он очень долго и внимательно рассматривает все работы и говорит: «Подождите меня».
Эти несколько минут мне показались целой вечностью. В моей юной душе, охваченной смятением, сомнения сменялись безнадежностью, отчаяние – надеждой. Затем появился он, по-отечески положил руку мне на плечо и сказал: «Мальчик мой, сейчас ты можешь сдать свои дела, а через несколько дней придешь на дополнительный экзамен».
Не знаю, показалось ли мне или на самом деле пол закачался, а я воспарил в небеса. Товарищ торопливо сообщил мне, что этот человек – художник Амаяк Аветисян, что он приехал из Ленинграда и окончил Академию художеств, и что сам он ему сдавал экзамен.
Радость моя безгранична, работаю с утра до вечера. Вместе с группой опоздавших, как и я, ребят прихожу на экзамен, его ведет Амаяк Аветисян. В полной тишине слушаем каждое его слово о требованиях к заданию и приступаем к работе. Аветисян любил, сложив руки за спиной, медленно обходить мастерскую, вглядываясь в каждого из нас. В замечаниях был очень краток и меток.
Экзамены закончились… Я уже студент первого курса. Тов. Аветисян – наш преподаватель по рисунку, живописи и композиции. На занятия хожу с безграничным воодушевлением. Наш курс довольно большой, некоторые, окончившие Ленинаканскую художественную студию, замечательно рисуют, но тов. Аветисян их не хвалит. Для нас многое еще не ясно… лишь со временем мы поняли его. Он был очень чутким по отношению к студентам. Никто не мог так воодушевить человека, как Амаяк Аветисян, он заразил нас фанатичной любовью к искусству, привил беспредельное трудолюбие, упорство, честность. Большое значение он придавал самостоятельной домашней работе студента и раз в неделю проверял выполненное.
Помню, когда в первый раз я представил свои домашние рисунки, а их было довольно много, он молча, одобрительно кивал головой. В это время кто-то из студентов попытался критически высказаться о пользе усердной работы. Все посмотрели на тов. Аветисяна. Секунду он хранил молчание, а затем спокойно ответил: «Количество дает качество». Обратившись ко мне, сказал: «Собери свои работы, молодец, отлично»! Эти слова окрылили меня, и теперь уже мое рвение не имело границ, в результате я стал одним из самых любимых его учеников. Тов. Аветисян терпеть не мог ленивых и равнодушных людей и при случае часто укорял их.
На старших курсах тов. Аветисян беседовал с нами более свободно и непринужденно, он любил говорить образным языком, афоризмами. Я помню, как однажды во время беседы он сказал: «Если художник за день ничего не сделал, у него сон должен пропасть, кусок хлеба стать поперек горла». Эти слова так сильно подействовали на меня, что я записал их в уголке моей работы. В дальнейшем мой однокурсник Левон Мнацаканян долгое время не переставал подшучивать надо мной.
Завершился полный бурного воодушевления учебный год, началась летняя практика на пленере, и вновь нашим руководителем был Амаяк Аветисян. В восемь часов утра мы собирались у Норкского моста и направлялись в близлежащие сады рисовать. Как всегда раньше всех приходил тов. Аветисян и встречал нас одними и теми же словами: «Молодые люди, долго спите».
Работали с большим рвением, с утра до заката. В последнюю неделю мы собрались на берегу маленькой речки у зоопарка, в тени большого орехового дерева. Тов. Аветисян рисовал меня, а я – его. Помню, на нем были белая сорочка с короткими рукавами и синий комбинезон, на голове – белая ворсистая шляпа с широкими полями. Тов. Аветисян, прищурившись, долго смотрел на меня, потом рисовал. Вновь смотрел и курил. Казалось, он больше думает, чем рисует. Я рисовал с большой любовью и воодушевлением, торопливо, словно опасаясь, что работа может остаться незавершенной – ведь я рисовал моего любимого учителя.
По разным поводам я бывал у тов. Аветисяна дома, в то время он с семьей снимал небольшую комнату и там же работал. Я молча садился в углу и смотрел, как работает мастер. Иной раз, когда его жена, Араксия Георгиевна, бывала занята домашними делами, я покачивал колыбель с новорожденной Анаит, одновременно долго рассматривал развешенные на стене рисунки моего учителя и мечтал… мне они очень нравились, и я помню их по сей день.
Началась Великая Отечественная война… С моим учителем я вновь встретился через пять лет, когда был уже студентом Ереванского художественного института. Он только вернулся из армии, и его пригласили на преподавательскую работу… Спустя годы, когда я уже был деканом художественного факультета Армянского педагогического института им. Х. Абовяна, я пригласил тов. Аветисяна к нам на работу по совместительству. Он любезно согласился и за короткое время развил довольно плодотворную деятельность на факультете. Он оставался верным своей старой привычке: как и прежде первым приходил на работу.
Как-то мы с тов. Аветисяном, композиторами Эдвардом Багдасаряном и Юрой Геворкяном посетили среднюю школу деревни Кош в связи с открытием выставки работ местных учеников. Там тов. Аветисян произнес прекрасную патриотическую речь, удостоившись длительных аплодисментов.
После встречи наш выпускник Драстамат Сукиасян пригласил нас к себе домой. Вечером собралось много народу. Тов. Аветисян сидел в центре двора и с самозабвенным вдохновением рассказывал эпизоды из жизни военных лет. Крестьяне слушали его в полном молчании, завороженно, стараясь не пропустить ни слова. Эта сцена невольно напомнила мне произведение Рембрандта «Христос среди народа», и, подойдя к тов. Аветисяну, я попытался сострить. Он, не глядя на меня, тихо произнес: «Не надо мешать, Такие чистые и искренние слушатели в жизни редко встречаются».
Не только в этот день, но вообще Амаяк Аветисян очень любил армянскую деревню, тружеников земли, часто встречался и беседовал с ними. Он безгранично любил Армению, ее землю и воду, величественные горы и всей своей душой был привязан к ней. Амаяк Аветисян был непоколебим и неизменен как характером, так и в своих художественных убеждениях.
Так мне посчастливилось в жизни сблизиться с очень самобытной личностью, ставшей моим первым учителем живописи, а в дальнейшем – хорошим другом и старшим товарищем.
ВАГРАМ ХАЧИКЯН
ЗАСЛУЖЕННЫЙ ХУДОЖНИК РЕСПУБЛИКИ
8.04.82.
МОЙ БРАТ АМАЯК АВЕТИСЯН
Հայ
В двадцатые годы в приютах Александропольского /ныне Ленинакан/ полигона был организован также небольшой художественный кружок. Некоторые из нас, юных любителей искусства, стали посещать этот кружок. Там я и познакомился ближе с Амаяком Аветисяном и Ованнесом Шаваршем, которые в дальнейшем стали известными художниками.
А. Аветисян был младше нас, мы все его любили. Он был застенчивый, немногословный, погруженный в себя и очень трудолюбивый. Как и все мы, сироты, он также был грустен и угнетен, лишенный родительской ласки, отчего дома…
Печален был Амаяк, печальны были мы – все осиротевшие дети. Однако там, каким бы тяжелым ни было наше положение, тем не менее для нас началась новая жизнь: близость собранных вместе сирот, совместные игры, искреннее дружелюбие постепенно, видимо, сменили пережитые нами кошмарные дни.
Именно эта благотворная атмосфера стала большим утешением для нас, объединенных общей судьбой. А в последующие годы воспитанники нашей сиротской общины, выйдя из приюта, стали честными и трудолюбивыми гражданами нашей республики. Многие, продолжив учебу в высших учебных заведениях и работая в различных сферах, отличились преданностью и любовью к своему народу. И одним из них был выпускник Всероссийской Академии художеств в Ленинграде, художник и график, профессор Ереванского художественно-театрального института, член КПСС, ветеран Отечественной войны, заслуженный деятель искусств Арм.ССР Амаяк Аветисович Аветисян.
…Несмотря на крайнюю занятость, нездоровье, он никогда не уклонялся от общественных работ, не терял связи со своими братьями и сестрами по приюту, интересовался и радовался успехам каждого из них. Рассказывают, что как-то раз он весело подходит к декану декоративно-прикладного факультета Азату Лейлояну и говорит:
– Вы знаете, что внук моего брата учится у Вас на отделении керамики.
– Кто же это такой? – удивленно спрашивает декан.
– Зорик, высокий молодой человек.
– Но ведь он езид. Что же это выходит, столько лет преподаем в одном институте и до сих пор не знаем, что Вы не армянин, в самом деле? – с сомнением спрашивает Лейлоян.
– Не удивляйтесь, – со смехом отвечает профессор,- армянин я, конечно, армянин, но я и его дед, Аджие Джнди, во время армяно-турецких войн вместе росли в приютах, и не только мы оба, но все наши бывшие сироты стали друг для друга братьями и сестрами… Вот почему я сказал внук моего брата.
– В таком случае, простите, пожалуйста, – поспешно произносит смутившийся декан факультета. – Как это похвально, что вы так внимательны друг к другу. Теперь, что касается Зорика, могу сказать, что он очень любит свою специальность, иными словами, он доволен своим положением, это скромный и способный молодой человек, что же касается меня, будьте уверены, я прослежу за его учебой.
Более обстоятельно об этом трогательном разговоре я услышал в апреле 1981 года, когда мы, бывшие сироты, собрались в ресторане «Крунк» в честь 80-летия нашего собрата по приюту, автора слов гимна Советской Армении, известного поэта Сармена, и там, стоя, вспомнили и почтили имена наших покойных братьев и сестер, в том числе дорогое имя и память безвременно ушедшего из жизни нашего талантливого художника Амаяка Аветисяна.
Аджиэ Джинди
Заслуженный деятель науки Арм.ССР, профессор
Հմայակ Ավետիսյան. արվեստակիցների և ուսանողների հետ 